Владимир Дуб, АО «Прорыв» (Росатом): «Поиск нужного материала сродни рецепту идеальной каши»

— Владимир Алексеевич, ваша семья — буквальный пример ученой династии. Ваши дедушка и папа — выдающиеся ученые-металлурги. Насколько сложно было в таких условиях выбирать свое карьерное будущее?

— Наверное, это, наоборот, только упростило выбор. Меня никто не направлял специально. Всегда была свобода выбора. Просто я с маленьких лет как-то неосознанно к этому стремился. В детстве я любил что-то собирать, зачитывался научной фантастикой. В школе увлекался физикой и математикой. В принципе, я даже сейчас по своим детям вижу, что тяга к какой-либо сфере проявляется с малых лет. У меня трехлетний сын любит игрушки про космос, конструктор, счет. Дочка — ей восемь — у меня более гуманитарный человек. Важно это вовремя заметить и подогревать увлечение.

С 9 по 11 класс я уже учился в школе при Химфаке МГУ, где были сильная математика, физика и химия. И, конечно, это сформировало мое дальнейшее направление в сторону науки. Ну и, гены сыграли свою роль. Вообще, с опытом работы, осознал важность фундаментального образования. И конечно, обучение в МГУ дало мне отличную базу, которая мне помогает в повседневной разносторонней работе.

— В 2014 году вы получили премию Правительства РФ. Могли бы рассказать, за какую именно разработку?

— Я тогда работал в Центральном научно-исследовательском институте технологии машиностроения (ЦНИИТМАШ), и мы около пяти лет занимались созданием более эффективных материалов для тепловых электростанций. Дело в том, что использовавшаяся на тот момент сталь была разработана относительно давно — еще в советское время. Такой материал мог работать не более чем при 540 градусах с максимальным сроком службы 20−25 лет.

Мы сумели увеличить эти показатели. В конечном счете нам удалось создать серию материалов с отработкой технологии изготовления критических элементов ТЭЦ, способных работать до 620 градусов. А максимальный срок службы таких материалов — продлить до 35 лет. Соответственно, значительно выросла и эффективность самих электростанций. За эту комплексную работу нам присудили премию.

— Если бы ваша дочка спросила: папа, чем ты занимаешься, как вы бы в нескольких предложениях ей это объяснили?

— Как я уже сказал, она гуманитарий, поэтому, если она что-либо спрашивает про мою работу, я обычно объясняю это так: папа на заводе делает железки. Хотя, учитывая, что мы разрабатываем материалы, скорее, было бы уместно сказать, что мы пытаемся сварить идеальную кашу. Знаете, мы с детьми долго до этого доходили. Варили кашу из разных компонентов, пытаясь найти идеальный состав, который можно было бы есть каждый день, и он не вызывал отторжения. Вот и здесь то же самое.

Когда ты разрабатываешь материал, ты подбираешь нужные элементы и получаешь идеальный состав — для каждого он свой. Где-то необходимо, чтобы конструкция работала в арктическом холоде, где-то, как я рассказывал, при 600 градусах. Где-то, возможно, помимо экстремально высокой температуры, нужно, чтобы этот материал еще и выдерживал радиационное излучение. Сейчас, например, один из проектов связан с разработкой материалов, которые помимо высоких температур, должны работать в жидком свинце на протяжении 60 лет!

— Могли бы рассказать поподробнее, в чем цель этого проекта?

— Это проект «Прорыв» — проект создания ядерной энергосистемы четвертого поколения, которая, во-первых, направлена на то, чтобы вообще исключить возможность аварийных ситуаций, а, во-вторых, на то, чтобы замкнуть ядерный топливный цикл, т.е. отработавшее ядерное топливо обратно использовать в быстром реакторе.

Конкретно моя роль в АО «Прорыв», где мы работаем под научным руководством Евгения Олеговича Адамова, — это разработка материалов и технологий с последующим освоением в промышленности. Сейчас это основная задача. Потому что все материалы новые, скорость физико-химических процессов выше из-за значительно более жестких условий работы.

По сравнению с обычными ВВЭР, где температура составляет максимум 300 градусов, у нас в быстром реакторе она доходит до 550 градусов, а в некоторых случаях и до 630 градусов. Кроме того, гораздо быстрее скорость изменения свойств во времени. Следовательно, и требования к качеству материала и стабильности свойств материалов тоже гораздо выше.

— Насколько, как вам кажется, сейчас сложно привлечь молодых людей в науку?

— Знаете, общаясь с большим количеством и организаций, и вузов, я могу сказать, что в науке уже сейчас довольно много молодых людей. Мне самому 38. И я могу сказать, что большинство тех, с кем я общаюсь по работе, в возрасте 25-40 лет. Понятно, что руководители обычно чуть-чуть постарше, но многие мои знакомые и коллеги уже доросли до заведующих лабораторий и замдиректоров институтов.

В университетах созданы программы так называемых передовых инженерных школ, на предприятиях под молодежь открываются лаборатории и действуют программы научных стажировок. Можно с уверенностью сказать, что наука снова в тренде. Сейчас появляется множество интересных задач, которые надо решить (и которые можно решить) и вместе с тем — не менее серьезное множество достижений. И молодежь это тоже видит и понимает. У меня, например, даже племянник, которому 18 лет, целенаправленно хотел идти в науку, потому что он видит, что сейчас это направление действительно активно развивается.

— А вашего племянника что конкретно мотивировало?

— Я думаю, глобальность тех проектов, про которые я ему рассказывал. За последнее время те вызовы, которые стояли перед научным сообществом, либо решили, либо уже решают.

Или взять, например, тему — аддитивные технологии. Если раньше мы привозили импланты из Европы, то сейчас мы их делаем сами — причем, всего за несколько дней мы способны разработать конструкцию индивидуального имплантата и ее распечатать. В 2015-2018 годах я участвовал в совместном проекте «Росатома» по созданию сквозной технологии: от разработки имплантатов до их печати. Мы вместе с врачами разрабатывали не только технологию печати, но и программное обеспечение для проектирования титановых имплантов.

Например, в рамках этого проекта мы помогли одному пациенту, которая из-за онкологии фактически лишилась части лица. Восстановить его было можно только за сумасшедшие деньги и в США. Мы по снимкам компьютерной томографии разработали имплантат, напечатали его и коллеги из Сеченовского университета успешно провели операцию. Конечно, в рамках проекта мы искали с медиками общий язык. Потому что мы говорили на инженерном сленге, они — на медицинском. Приходилось на картинках объяснять, что и кто хочет.

Иногда доходило до того, что мы смотрели на один и тот же объект под разным углом, но не могли этого понять. И тратили несколько дней, чтобы в этом разобраться. В итоге лучше всего помогали прототипы реальных изделий. Мы печатали, как мы видим, они — как они видят. Потом мы вносили корректировки и переходили к следующей итерации. Полгода мы так притирались друг к другу. Зато потом вышли на полный контакт, как единая команда. И до сих пор чуть ли не каждую неделю созваниваемся — узнаем друг у друга, как дела и что нового.

— Вы упомянули племянника, которого своими рассказами заинтересовали наукой. Представьте, что это интервью прочтет старшеклассник, который не может определиться с выбором. Как вы бы замотивировали его выбрать конкретно ваше направление?

— Думаю, главное, что стоило бы рассказать (и что я рассказывал в том числе своему племяннику), это что наука — про реальную пользу и про результат. Если правда этим гореть, иметь достаточно упрямства и упорства, при правильной команде и наставнике можно придумать и реализовать проекты любой сложности. А главное — ты можешь съездить на завод, увидеть эти громадные железки, которые когда-то были в головах людей, их переносили на бумагу в виде чертежей, а потом их плавили, ковали, варили и монтировали. И через некоторое время ты видишь, как они успешно работают. И в этом и есть кайф.

Тот же проект по производству имплантов, о котором я говорил. Мы показывали его студентам и даже школьникам. Как мы проделывали путь от постановки проблемы до конечного результата — человека, который после операции и установки нашего импланта смог вернуться к нормальной полноценной жизни. Пожалуй, в этом и заключается ключевая задача любой науки — решать человеческие проблемы и приносить пользу. И именно это круче всего.