«Это были боль, страх, смерть, слезы». Тиньков рассказал о болезни в фильме «Русфонда»

Глава благотворительного фонда «Русфонд» Валерий Панюшкин снял документальный фильм про лечение Олега Тинькова и донорство костного мозга. Премьера состоялась в программе «Первого канала» «Док-ток». Панюшкин встретился с основателем «Тинькофф банка» в Лондоне, на момент разговора Тиньков отметил, что прошел «только половину пути».

В марте 2020 года бизнесмен сообщил о том, что у него обнаружили рак крови — лейкемию. Через полгода Олег Тиньков написал о пересадке костного мозга, а уже в декабре у него началась полная ремиссия. Он прошел лечение в крупной британской клинике — The London Clinic. Терапией Тинькова занимался Джон Гриббен, глава Европейской ассоциации гематологов.

В фильме основатель «Тинькофф банка» признался, что за два месяца проплакал столько, сколько не плакал за десять лет. А также рассказал, почему его донором стала немка и как России наконец решить проблему с донорством костного мозга.

Приводим главные цитаты предпринимателя.

Для меня было открытием в 51 год, что можно лечиться несколько лет. Из 12 месяцев я четыре провел в клинике. Все, чего я насмотрелся, все виды рака — это просто ужас.

Это боль, страх, смерть, слезы.

Я плакал в 10 раз больше, чем за всю свою жизнь. Первые два месяца вообще только и плакал. Бесился, ко мне психологи приходили успокаивать. Я сидел в запертом боксе, видел только врачей и медсестер.

Когда все случилось, члены семьи прилетели, бросили школу и все остальное и сидели со мной еще две недели.

Мой младший сын Рома, кстати, медициной и химией интересуется. Он даже заволонтерил: две недели работал в нашей клинике Helios на онкологическом этаже, чтобы меня видеть почаще. Он тоже видел умирающих людей. И я, конечно, знал, что Рина, жена моя, ангел, но она проявила себя очень четко.

Берлинский счёт вышел €120 тыс. (10,8 млн рублей — прим. PostNews). Я бы не сказал, что это дорого: три месяца в госпитале с тремя химиотерапиями, со всеми побочками. Для жителей Германии такое лечение бесплатно.

У меня было два страшных сепсиса, когда была температура 40,1°. Как они профессионально сработали. Тут же ночью взяли кровь, в пять утра уже дали правильный антибиотик, в шесть утра на адреналин посадили.

Я сдал костный мозг на анализ и полетел в Лондон к дочке. Уже когда я был здесь, пришли результаты. Аветисов посоветовал мне профессора Гриббена — сказал, с ним посоветуйся. Так я вышел на The London Clinic. Выяснилось, что Гриббен один из ведущих трансплантологов.

Сказал, что на моем бы месте сделал пересадку: «Вариант рецидива на 10 лет — 80%. Но если ты придешь через 10 лет ко мне на пересадку, тебе уже будет за 60 лет и будет «другая игра». Если сейчас я тебе дам 75% что ты выживешь, то во втором случае больше 50% не дам». Поэтому я остался в Лондоне.

Когда в март встретился с врачом, я заболел COVID-19, и врач тоже. У наших жен тоже был COVID-19. Мы сидим, смеемся: «Ты меня заразил», «Нет, ты меня заразил». В общем, я слег — три недели не мог встать. Я был одним из первых пациентов в мире, кто после COVID-19 «пересадился».

Могу сказать, где я точно хочу приложить усилия и где точно мог бы быть полезен со своими талантами.

Первое — изменение российского законодательства, где есть нестыковки в законах.

Вторая часть предложения — обучение врачей в Лондоне. Там, по сути, все делает средний персонал, врача ты видишь раз в день утром на обходе.

И третье — развитие донорства. Сейчас в России 130 тыс. доноров костного мозга (прим. PostNews — на самом деле 147 тыс.). Я хочу, чтобы у нас было 5 млн. Это будет победа, если из 5 тыс. соотечественников, умирающих из-за того, что они не дождались своего донора, выживет хотя бы тысяча.

Я заработал столько денег, что смог позволить себе лечиться в London Clinic, а 139 млн людей не может себе этого позволить. Поэтому нужно попытаться в России что-то поменять.

Когда деньги будут инвестированы через управляющие компании, на проценты от этого мы и будем развивать фонд. И фандрайзинг — думаю, мы соберем. Из семейных денег я хочу вложить 20 млрд рублей. С фандрайзингом и моими талантами мы сможем собрать и 100 млрд рублей и продолжать существовать на проценты.

Эти деньги могут пойти на изменение законодательства и пропаганду донорства, которое никто не понимает. Люди боятся слова «костный мозг». Мне звонил бывший президент «Мегафона» и сказал: «Тебе череп как распиливали — пилой?» Все думают, что это головной мозг, кто-то — что спинной.

Я уже придумал, что это должно называться донорство стволовых клеток. С помощью рекламы за счет фонда будем прокачивать население в том, как важно спасти жизнь человека.

Сверхзадачей я ставлю объединение с мировыми базами. Пул становится еще больше. Россияне будут не только реципиентами, но и настоящими донорами. И смогут спасти своей клеткой венгра, например, а венгр, или, как в моем случае, немка, спасет русского.

Я с утра до вечера молюсь этой немке, которая спасла мне жизнь. Она просто пошла, четыре часа сдавала клетки, чтобы какой-то парень из Сибири их получил и выжил (у Тинькова дрожит голос и текут слезы — прим. PostNews). Это, конечно, меняет сознание.

А чего стоит нашей молодежи протипироваться, чтобы они были в регистре, и потом спасти кому-то жизнь. Для этого нужно пять таких фильмов, реклама на центральных каналах с посылом, что сдать стволовые клетки — это очень просто.

Я бы сказал, что Минздрав должен быть регулятором и заставлять фонды объединяться. У нас нет задачи создать еще один фонд, «самый крутой».

Мне нашли четырех доноров — турок, полячку и двух немок. Представляете, какая коллаборация: нашли их из Лондона, нажав две кнопки на компьютере. Helios сразу передал их по этой системе. Тут же клетки привезли. Все работает как часы — о какой конкуренции можно говорить.

Моя дочка Даша сейчас как раз затипировалась ватными палочками. Сейчас это делает, по-моему, карельский регистр. За €25 конверт с палочками отправляют в Германию. Я думаю, что такая лаборатория должна быть построена в городе Тамбов и там за 100 рублей это можно будет делать.

Люди-то наши добрые, им просто ничего не объясняют нормально. И когда им скажешь, что нужно только слюну сдать, чтобы спасти жизнь человеку — они сделают это.

Мы понимаем, если лейкемия будет у мелких народностей, у якутов, например — все, это смерть. Они не смогут делать пересадку, просто генотипа этого нет. Это мы «сидим на Германии», и благодаря векам и войнам ДНК совпадает. Представляете, какой бы был matching, если в России было 5 млн доноров?

Никогда не понимал, что сделал Билл Гейтс: он же был президентом Microsoft, зачем он всё бросил и ушел в благотворительность. Как я сейчас хорошо понимаю его. Это действительно надо прожить, чтобы понять.