Монастыринг, дауншифтинг и дуркинг: как и почему люди идут на радикальный эскапизм

Монастыринг появился еще осенью прошлого года, но молодые люди по сей день продолжают выбирать для себя этот вид отдыха. Они приезжают в монастырь и остаются там на какое-то время: трудятся, отдыхают и живут за счет общины.

Кому-то такой вид отдыха не совсем по душе, поэтому для себя он может выбрать дауншифтинг. Говоря простыми словами, это осознанное «понижение скорости» в жизни. Почти каждый человек находится в погоне за чем-либо: карьерой, семьей, покупкой квартиры, машины и другими благами жизни.

А некоторые принимают для себя решение: «Пора замедлиться». Причем они не просто это сказали и продолжили работать и жить в прежнем темпе, а действительно остановились. Кто-то покупает старую дачу за копейки и переезжает туда, параллельно ремонтируя свое новое жилище, некоторые переезжают из суматошного мегаполиса в небольшой спокойный регион, а другие и вовсе могут сократить свой рабочий график, перейдя на низкооплачиваемую работу.

Не так давно молодые люди открыли для себя «дуркинг» — явление, при котором они выбирают чилл в психиатрической клинике. Это делается не для лечения каких-либо подтвержденных заболеваний, а для того, чтобы отдохнуть от соцсетей, наладить сон и снизить уровень перманентной тревожности.

Клинический психолог и автор Telegram-канала «Психолог пишет» Дарья Яушева в беседе с «Постньюс» рассказывает, что дело не столько в «чрезмерной чувствительности», сколько в изменившейся культурной норме. «Раньше страдание и перегрузка считались естественной частью жизни, сегодня же молодые люди живут в эпоху, где психическое благополучие — это ценность», — объясняет психолог.

Она отмечает, что психообразование привело к тому, что молодежь научились распознавать тревогу, говорить о выгорании, обращаться за поддержкой, и это не слабость, а культурный сдвиг, повышение чувствительности.«На фоне избыточного потока информации и тревожного новостного поля наша психика сталкивается с более серьезной нагрузкой, чем предыдущие поколения», — подчеркивает эксперт.

Психолог Анастасия Смоленская соглашается с коллегой и добавляет, что любая система, долго существовавшая в одном виде, закономерно требует перестройки. «Так происходят бифуркации: система не может больше функционировать по-старому, и ей нужны обновления. Раньше была установка “терпи, старайся больше, заталкивай свои потребности”. Сейчас этой системе потребовалась перестройка, и это органично», — рассказывает психолог.

По ее словам, с ментальным состоянием происходит та же история. Очень долго люди по разным причинам, включая мировой контекст, игнорировали свои потребности — и телесные, и тонкие ментальные. Поэтому, считает специалист, сейчас перекос в обратную сторону закономерен.

Яушева считает, что эскапизм не новая, но естественная защитная стратегия психики. «Уход в монастырь, дачу или даже в больницу — это попытка восстановить контроль, снизить сенсорную и эмоциональную нагрузку, вернуть ощущение границ», — рассказывает психолог.

Она отмечает, что в психологии подобное состояние не обязательно патологично: оно становится проблемой лишь тогда, когда человек теряет контакт с реальностью и не возвращается к активной жизни. Это называется «аутизацией» (не путать с аутизмом). Иначе можно назвать это самоизоляцией.

«Можно сказать, что современные формы “эскапизма” — это своеобразные сигналы о дефиците устойчивых источников смысла и безопасности в обществе», — добавляет Яушева. Смоленская считает, что эскапизм в подобных форматах нельзя считать патологической реакцией на стресс.

«Это, скорее, типичная для разумного человека история — уходить в охранительное поведение. Просто этого стало больше, и это стало заметной фигурой, которая привлекает внимание. С точки зрения работы мозга, это нормально», — рассказывает психолог.

Яушева считает, что некоторое обесценивание реальных проблем, когда тревожность становится «модной», действительно есть. «Когда психотерапия становится частью лайфстайла, появляется соблазн излишне чутко относиться к своим трудностям, романтизировать их: “я интроверт”, “у меня тревожность” — как элемент самопрезентации», — объясняет специалист.

По ее словам, это обратная сторона полезного процесса — нормализации психических трудностей. Психолог подчеркивает, что в долгосрочной перспективе она дает шанс обществу (и конкретному человеку тоже) научиться различать, где «мне просто нужно отдохнуть», а где уже сигнал о потребности в профессиональной помощи.

Смоленская отмечает, что человек не может справиться с собственным дискомфортом и по первому, минимальному зову бежит за спасением. «Срабатывает сцепка: этим спасением становится консультация психолога, а следом — поход к психиатру. Это цепочка из нового мира, где тебе должны помочь», — объясняет психолог.

По ее мнению, надо очень аккуратно отделять зерна от плевел. «Да, стали лучше диагностировать, поэтому диагнозов стало больше — это нормально. Но параллельно есть момент, когда это превращается в охранительное поведение. Это не одно и то же», — подчеркивает эксперт.

Яушева считает, что полезно научиться формулировать запрос. «Например, вместо “мне все надоело” — “я чувствую, что на пределе и хочу день без общения” или “мне нужна пауза, чтобы восстановиться”. Когда человек говорит о своем состоянии конкретно, с ответственностью за границы, — это вызывает не раздражение, а понимание», — объясняет психолог.

Смоленская добавляет, что всегда есть возможность перейти от общего к частному. Она призывает говорить не «я устала, мне все надоело», а «я чувствую, что у меня недостаточно сил справиться с этой конкретной задачей. Я вкладываюсь столько-то, а не получается это и это».

«Если собеседник и это не воспринимает и обесценивает, то вопрос — нужно ли ему вообще рассказывать о своей усталости», — резюмирует психолог.