«Лучше бы работала у себя в горах»: истории россиян, которых травили за их этничность

В начале января в сообществе «Питер сегодня» появилась новость о первом рожденном петербуржце и его маме — 25-летней уроженке Тувы. В комментариях под постом в адрес девушки и малыша посыпались оскорбления, суть которых сводилась к тому, что женщине следовало рожать у себя дома. И подобные истории происходят регулярно. Чтобы лучше понять, с какими трудностями и испытаниями сталкиваются россияне разных этнических групп, мы поговорили с татаркой, буряткой и лезгинкой. А природу межэтнических конфликтов в России обсудили с доктором исторических наук РАН.

Эльнара, татарка

Я столкнулась с этническим буллингом еще в школе, в маленьком городке Аша Челябинской области. В Россию моя семья в лице мамы и бабушки переехала в 90-е из Узбекистана. Мой класс был среднестатистическим, состоящим из Дим, Кать и Саш, поэтому я выделялась на их фоне.

Одноклассники называли меня узкоглазой. Я воспринимала это как данность. Было очень тяжело в то время — к тому же я была слишком юной и неокрепшей, чтобы постоять за себя. Поэтому даже разрешила называть себя вместо Эльнары — Элей. А свое полное имя возненавидела.

В университете я на время забыла о том, что вообще от кого-то отличаюсь. Поступила в Уральский федеральный университет — многонациональное образовательное учреждение с огромным разнообразием народностей, где не было места этническим конфликтам. Я устроилась работать на местное ТВ, и только тогда снова приняла свое имя. В конце сюжета я представлялась полным именем — и чем чаще его произносила, тем ближе оно снова мне становилось.

В Уфе я познакомилась со своим будущим мужем. Он был родом из Центральной России — город Орел. Когда мы впервые поехали туда знакомиться с его родителями, я попросила устроить мне экскурсию по городу. Пока мы шли по главной улице, я ловила на себе странные взгляды прохожих и не понимала, что не так. Мы зашли в кофейню, и бариста окинула меня аналогичным оценивающим взглядом.

Вечером того же дня мы встретились с друзьями мужа. Тогда я спросила, что происходит. Они объяснили, что Орел рад видеть кавказцев, индусов-медиков, темнокожих студентов, но не другие народности вроде татар, то есть таких, как я. Собеседники даже не знали, где находится Башкортостан. Раз название заканчивается на -стан, значит, это где-то в Казахстане, а не в России. Странно, когда жители твоей же страны не знают названия крупнейших республик. Поэтому мне кажется, что источник этнических конфликтов кроется не только в невоспитанности, но и в малообразованности.

После окончания университета я пожила в Казани, где все было спокойно, а потом уехала в Москву. Тут и началось. Я устроилась журналистом в крупное издание. Одна из коллег в первый день работы спросила, можно ли называть меня Элей, потому что Эльнара — «странное и сложное» имя, а она боялась ошибиться. Я ответила, что меня лучше называть полным именем, я же не предлагаю ей другое имя вместо условной «Алены». Другой коллега постоянно, как будто намеренно, коверкал мое имя, называя меня «Эльнура», «Эльнора» и т.д.

Конечно, самое страшное, когда ранят детей, которые ни в чем не виноваты. Мне бы хотелось, чтобы люди, косо смотрящие в сторону «других» жителей России, помнили, что они абсолютно такие же. Мы все про одно и то же.

Дарья, бурятка

Я родилась и выросла в Иркутске. В городе живет мало этнических бурятов, но все знают, что земли вокруг Байкала — бурятские. Когда я училась в школе, в моем классе было всего два бурята. Остальные ребята дразнили нас «китаезами», показывали жестами узкие глаза или, как сейчас модно говорить, «лисий взгляд». Из-за этого я очень переживала и потому хотела стать русской, как остальные. Уже сейчас понимаю, что это просто были глупые дети. И глупая я.

В 9 классе учитель истории и обществознания сказал моей однокласснице, которая пришла на урок без макияжа: «Ты чего сегодня такая страшненькая пришла, с маленькими глазами, на бурятку похожа». Все стали смеяться и смотреть на меня. Потом надо мной издевались те самые одноклассницы, которые регулярно красились, чтобы не быть похожими на таких, как мы.

Помню, что тогда пожаловалась маме, та — классной руководительнице, и это все дошло до учителя. В итоге он подошел ко мне и сказал: «Я же сразу сказал, чтобы ты не воспринимала это на свой счет. Тебя стали обзывать после этого? А до этого как будто не обзывали». Вот такие «извинения» я получила.

Когда выросла, то переехала на некоторое время в Москву. Мне было страшно столкнуться с националистами и расистами, потому что слышала немало таких историй. Но пронесло. Единственное, таксисты без стеснения спрашивали: «Вы кореянка?». Если машину вел мужчина азиатской внешности, как у меня, то он почему-то относился ко мне хуже — то есть будто я не клиент, а его знакомая.

Особенно было не по себе в Москве во время пандемии коронавируса, когда окружающие не то чтобы косо смотрели, а уже были готовы убегать, принимая нас за китайцев. Поэтому я старалась вообще не выходить из дома, от греха подальше.

Моя сестра недавно ехала в автобусе, где к ней с подругой прикопался какой-то пьяный мужик. Сказал им: «Чего понаехали, заразу разносить?» Потом спросил, кто они по национальности. Не дождавшись ответа, уверенно заключил, что кореянки или китаянки, все равно на одно лицо. Но и этого оказалось мало. Затем он сказал, что «раз молчите, значит, бурятки»: «Вы, монголы, злые. А я Александр Невский, вас одолею».

Севиндж, лезгинка

Мои предки родом из Дагестана, мы представляем один из множества народов Кавказа — лезгины. В 90-х моего отца пригласили работать в калужскую компанию, поэтому мы переехали. С 1997 года живем в Калуге. Здесь я начала строить свою жизнь: отучилась, вышла замуж и родила ребенка. Сначала занималась предпринимательством, пять лет назад освоила гипнотерапию, а затем решила исполнить мечту своего детства стать радиоведущей.

В декабре прошлого года мне удалось устроиться на местную радиостанцию. Вот только когда программный директор узнала о моей национальности, то начался ад: всплески гнева, постоянные замечания, что я неправильно говорю. «Лучше бы работала у себя в горах», — как-то сказала она мне.

Сначала я молчала и переводила все в шутку. Затем директор стала акцентировать общее внимание на каждом недочете и ошибке, которую я совершала. А это был лишь первый месяц моей работы на радиостанции! Потом я попробовала взять дело в свои руки. Объяснила ей, что родилась в городе, который втрое больше Калуги, и что я не селянка какая-то. Последней каплей стал новогодний эфир, во время которого я немного ошиблась: тогда директор мне сразу перезвонила и стала орать на меня — «Что ты наделала», «Заткнись!».

И даже после этого я сделала последнюю попытку наладить отношения и предложила обсудить наше общение. На это она ответила, что коммуникация не срослась и нам лучше попрощаться. Если бы она сказала об этом сразу, без эмоциональных сцен, то было бы куда проще. Из-за случившегося я перенесла тяжелейший стресс.

Я написала руководству большое письмо, в котором рассказала о случившемся. Сегодня мне позвонили и сказали, что посадят на пять лет за клевету, если хоть с кем-то поделюсь этой историей, потому что радиостанцией якобы владеют важные люди, а я мелкая сошка. И что мне делать дальше, когда на руках маленький ребенок?

Сейчас очень сложные времена у людей. Каждый это проживает по-своему: кто-то уходит в депрессию из-за потери близких, кто-то — через негатив. Вместо того чтобы ругаться, нужно объединяться и поддерживать друг друга. Вот что важно.

Дмитрий Громов, антрополог и доктор исторических наук РАН

Межэтническая конфликтность возникла еще в 90-е, когда страна переживала по-настоящему темные времена: низкий уровень жизни, преступность, общая дезориентированность, непонимание настоящего и будущего. Это привело к смещению фокуса — с внутренних проблем на внешние, отсюда появилось межэтническое раздражение.

В крупные города всегда был большой приток жителей из других регионов. Чаще всего именно по этой причине возникают межэтнические конфликты. Как в России, так и в других странах во многом они связаны с социальными конфликтами. То есть не между жителем Москвы и бурятом, а между условным респектабельным человеком и человеком с улицы, который воспринимается как потенциальная угроза. Чаще всего речь идет о преступных намерениях человека: показателен пример США, где темнокожее население считают опаснее белого.

Также этничность может стать оружием агрессии по отношению к гражданину своей же страны. У нас нет никаких замечаний к соседу другого этноса до тех пор, пока он нам не мешает. Но как только он нарушит наши границы, то память сразу подкинет нам в разговоре его национальность. Таким образом, в данном случае межэтнический конфликт вторичен, но он все равно выстраивает иерархию отношений между разными группами.

Нам нужно думать об адаптации людей других этничностей, которые выезжают за пределы своих регионов — сделать так, чтобы им было комфортно находиться в новой среде. Существует два способа адаптации: «салат» и «плавильный котел».

Первую модель использует ЕС, когда принимает мигрантов и позволяет им сохранять свою идентичность, говорить на своем языке, носить национальную одежду, формировать коммьюнити. Вторую модель взяли США и Россия — каждый мигрант (внутренний и внешний) попадает буквально в некий плавильный котел. Человек превращается прежде всего в гражданина этой страны, носителя ее языка и культуры, часть единого целого. Они имеют право проявлять свою идентичность, но в первую очередь они должны стать гражданами принимающей их страны, встроиться в уже сложившуюся культуру.

━━━━━

Поговорила Эльвира Асмакиян