Виктор Орлов, гендиректор ЦНИИТМАШ («Росатом»): «Я стараюсь не жить в области сомнений»

— Виктор Валерьевич, вы родились в Петербурге, а ваша юность пришлась на 90-е. Как так получилось, что в эти непростые времена вы выбрали науку?

— Это был осознанный выбор. Я учился в достаточно сильной физико-математической гимназии и, как большинство моих одноклассников, увлекался программированием. Поступил сначала тоже именно на него — на факультет технической кибернетики в Политех. Но, как вы правильно сказали, годы были сложные, поэтому летом, сдав экзамены в университет, я попросил у отца возможность подработать на заводе.

Он помог, но сразу предупредил: «До шести часов вечера ты мой подчиненный, а после шести вечера ты — мой сын». Спрос был на полную. Эта фраза запомнилась мне на всю жизнь. Считаю, что это честно и правильно. Занимался, понятное дело, вторичными вспомогательными операциями. Но, когда в цехе фасонного литья, впервые увидел жидкий металл, в голове что-то щелкнуло. И я решил перевестись на металлургию.

Одноклассники меня, конечно, не поняли — все-таки проходной балл на факультет технологии исследования материалов был существенно ниже, чем на модное программирование. Но родители полностью поддержали. С четвертого курса начал погружаться в прикладные проекты. Ключевые факторы? Желание и поддержка семьи.

— Но при этом до вас в семье не было ученых, верно?

— Ученый я первый, а металлурги мы уже в третьем поколении. Вообще, я считаю, что хорошие родители — это люди, которые стараются понять и поддержать. Например, достаточно долго занимался хореографией по направлению русских народных танцев. И меня никто не заставлял туда ходить, мне просто это нравилось. Но когда нужно было сделать выбор между учебой и танцами — потому что и там, и там уже все было серьезно — они обозначили, что выбор делать надо. Но не принуждали.

— Насколько было сложно сделать выбор не в пользу танцев?

— Сложно было отрываться от коллектива, с которым мы тогда уже вместе ездили и выступали. Но уже тогда задумывался и не хотел играть в эту очень низковероятностную лотерею. Все-таки профессиональным танцором обычно становится только один из нескольких тысяч человек. К тому же, наверное, у меня с детства просто была больше склонность к точным наукам.

— Не было сомнений относительно выбранного пути? Особенно на ранних стадиях, например, после окончания университета?

— Сомнений не было. Я вообще стараюсь не жить в области сомнений или переживаний по поводу каких-то сделанных решений. Потому что, как гласит известная мудрость, хуже неправильного решения может быть только непринятое решение. Другое дело, что были соблазны. В конце 90-х в странеоткрылось много различных зарубежных фирм по продаже различного оборудования и материалов. И многим предлагали поменять квалификацию технолога на работу продажником.

Но мне в этом смысле очень повезло. Ранее уже упомянул родителей, которые помогали мне при принятии важных решений. То же самое могу сказать обо всех своих наставниках и руководителях на разных стадиях жизни. Вместо того, чтобы пойти за быстрыми и легкими деньгами, я пошел к своему прямому руководителю. Тот повел меня еще выше. И мы обсудили, насколько больше я могу работать, чтобы финансовые соблазны в коммерции не были такими манящими. И в результате нашли компромисс.

Потому что на первых порах, когда вы еще молоды, вы должны работать на свою квалификацию и репутацию — показывать, что, несмотря на то, что пока мало что знаете, но вы готовы возместить это большей инициативностью и трудоспособностью. Работа с фундаментальными или прикладными исследованиями — это, в принципе,работа в долгую. Сначала нужно это признать, и самому понять, готовы вы к этому или нет.

Вообще, пик интеллектуальной производительности — как в прикладной, так и в фундаментальной науке — до 75 лет. Если вы готовы от 5 до 15 лет — наверное, в среднем лет семь — работать на собственную репутацию и квалификацию, вам все вернется сполна. Какие бы вам деньги и должности не предлагали взамен на более ранних периодах. Потому что самое ценное, что есть у ученого, это его знания и репутация.

— Как раз хотелось бы поговорить про «возвращение сполна». В 2011 году ваши усилия были отмечены, пожалуй, одной из главных наград для молодых ученых в нашей стране — премией Президента Российской Федерации в области науки и инноваций. Могли бы рассказать, за какие разработки вы ее получили?

— Это был целый комплекс прикладных работ. Если пытаться объяснить простыми словами, эта премия получена за то, что обеспечили вклад в добычу как нефти, так и газа на шельфе арктических морей. Мы разработали множество совершенно разных материалов с принципиально отличающимися и при этом экстремальными требованиями: температуры эксплуатации до -45 градусов, постоянное нахождение в соленой воде, сильный ветер.

Можно сказать, что, благодаря нашим разработкам,стало возможно строительство полностью отечественных буровых платформ — как стационарных, так и полупогружных. И в том числе магистральных трубопроводов, с помощью которых наша страна сейчас зарабатывает на экспорте углеводородов. Так, одним из проектов, который был построен с разработанными нами материалами, стал магистральный газопровод Бованенково — Ухта. Но тут важно оговориться, что один человек такую работу сделать не может, это был коллектив, который я частично возглавлял, частично — координировал.

— Как вы объясняли своим детям, чем занимаетесь?

— Когда работал над конструкционными материалами для освоения Арктики, дети только начинали интересоваться, чем же занимается папа. Но я им старался объяснять все достаточно просто: «Видишь — газовая плита горит? Вот это, в том числе, благодаря нам». Понятно, что это не только личная заслуга, а в целом работа коллективов по всей стране в тот период.

Но весомый вклад в виде новых материалов и технологий для них действительно был сделан. Как доступная аналогия по разработанным материалам: все мы в детстве любили гнуть алюминиевые вилки, и они ломались. Обычная сталь в Арктике после какого-то количества порывов ветра сломается так же, как эта вилка. А наши платформы будут стоять десятилетиями.

— Как нынешним молодым специалистам нужно подходить к своей работе, чтобы достичь таких же высот в науке?

— В первую очередь — думать не только о премиях и должностях. Много работать и интересоваться всем, что происходит в вашей отрасли и смежных сферах. Потому что сначала вы постигаете азы, потом осваиваете более тонкие материи, детали технологии. Вам начинают доверять руководители среднего звена, с которыми вы работаете на заводах, заказчики. Вы узнаете от них какие-то дополнительные нюансы, которые не знают другие ученые. Обмениваетесь знаниями. И постепенно вокруг вас формируется экосфера людей, которая позволяет благодаря этой кооперации находить максимально эффективные решения. В конце концов, формируется критическая масса, когда уже вас замечают вышестоящие руководители. И, в частности, видя новаторство ваших разработок, выдвигают на различные премии.

Вообще, я категорически против мнения, что наука — это какой-то совершенно отдельный мир. В хорошем смысле это тоже бизнес-процесс. Просто периоды коммерциализации и получения результата разные. Если в производстве жизненный цикл проходит достаточно быстро, то в прикладной науке этот цикл, естественно, длиннее. Но правила все те же самые. Там тоже есть заказчик, временные и качественные требования к продукту и обозначенная себестоимость. Ровно такая же история и в фундаментальной науке. Просто там период окончательного формирования продукта менее точен и более длителен.

Зато результаты формирования фундаментального задела более диверсифицируемые. В этом смысле можно вспомнить и слова Алексея Евгеньевича Лихачева, и Михаила Валентиновича Ковальчука, которые постоянно обращают внимание: изначально атомный проект создавался для одной ключевой задачи. А сейчас мы имеем атомную генерацию самого разного масштаба: от ядерного щита, который защищает нашу страну, до ядерной медицины.

Прикладная наука — это связующее звено, своего рода дирижер, между фундаментальным заделом и потребителями, то есть заказчиками. Бизнес работает на существующих рынках по принципу треугольника: самое дешевое — самое качественное — самое доступное. А для чего существует наука? Наука рождает рынки. Прикладная наука формирует ровно такие же треугольники. Только ее задача — обеспечить разумную себестоимость, новый уровень качества и минимально необходимый объем модернизации производства.

— За последние 8,5 лет, что вы возглавляете ЦНИИТМАШ, какие результаты вы бы назвали ключевыми?

— Я считаю, что, пожалуй, главное наше достижение за этот период — полноценное возрождение научных школ, развитие как кадрового резерва, так и научно-технического потенциала. Мы сейчас реализуем собственные задельные работы, пробуем что-то новое. Сейчас уже нельзя сказать, что мы используем задел наших отцов-основателей, и ничего нового нет. Есть, и достаточно много. И самое главное, что инициатива теперь формируется не сверху — сотрудники сами приходят с новыми идеями.

Сейчас институт действительно очень хорошо воспринимает новые тренды, вплоть до применения машинного обучения, основанного на больших данных. При инициативе и поддержке руководителя машиностроительного дивизиона «Росатома» Игоря Владимировича Котова мы разработали целый спектр новых сварочных материалов и повышаем уровень автоматизации сварки, это действительно наша большая гордость и вызов. При этом новые сварочные материалы не только высокопрочны и подходят для задач атомной энергетики, но и способны работать при низких температурах. А, значит, могут использоваться и в Арктике, для строительства тех же буровых платформ.

Это великолепный результат, потому что имеет очень хороший потенциал диверсификации. Это то, к чему мы сейчас стремимся перед началом любой прикладной работы. Кроме того, недавно мы закончили очень большой проект, который позволит «управлять старением» элементов тепломеханического оборудования АЭС (то есть прогнозировать срок службы материалов) на весь срок работы станции.

Но повторюсь, главное достижение для нас за последние годы — это не конкретные разработки, а выращенные научные кадры, что гораздо важнее для всей отрасли в долгосрочной перспективе.

— Насколько ученые боятся того, что ИИ заменит НИИ?

— Вообще не боятся. То, что мы называем сегодня понятием «искусственный интеллект» — не очень люблю этот термин — это все-таки машинное обучение с использованием системы больших данных. Он хорошо помогает писать поздравления и рефераты студентам. Но это не генерирующий продукт. Он просто комбинирует различные варианты уже существующих решений. Это правильное направление и нельзя его отрицать. Но не для того, чтобы заменить качественных специалистов, а для того, чтобы им помочь. И здесь есть несколько возможных векторов.

Первый — это роботизация предприятий, чтобы повысить производительность с учетом текущих человеческих и других ресурсов. Второй — это, как я уже сказал, применение машинного обучения, в том числе с использованием больших данных, поскольку это повысит точность этого машинного обучения. Но и в первом, и во втором случае, это не желание сократить людей. Скорее, упростить их работу и освободить руки и головы от механических операций для чего-то более ценного.

Чем мозг человека отличается от любого компьютера, даже квантового? Тем, что мы можем мыслить нестандартно. А задача ученого — это как раз находить нестандартные решения. Например, была ситуация, когда мы не могли найти нужные технологические решения. Были перепробованы все методы традиционной статистики и анализа, а результат все не получался. И в один из вечеров просто решили: забываем все и пишем процесс с нуля. Сработало. Машинное обучение так никогда не сделает. ИИ всегда будет пытаться найти следующую итерацию уже имеющейся сущности.

Да и вопрос — как верифицировать его предложения? Потому что одно дело сдать твоему преподавателю в институте реферат — понравится ему или нет, это не важно. Какую-нибудь оценку он поставит, и ладно. А если нам нужно доверить искусственному интеллекту строительство буровой платформы, которая должна простоять как минимум 30 лет? Или строительство моста, по которому каждый день будут проезжать десятки тысяч человек? Доверим ли мы искусственному интеллекту проектирование ядерного реактора? Так что пока ИИ нужно воспринимать как хороший инструмент для оптимизации существующих решений или систематизации данных. Но не более того.

— Давайте поговорим про ваши хобби. Как вы вообще проводите свободное от работы время?

— Время провожу с семьей. У меня двое прекрасных детей, горжусь ими — каждым по-своему. Из хобби — в основном на машине ездим в отпуск. Для кого-то долгая поездка за рулем — это мучение, но мне это всегда в удовольствие. Потому что когда еще ты можешь так много времени провести за разговорами с родными. Любительски для себя увлекаюсь фотографией.

— Когда последний раз и куда ездили с семьей на машине?

— Этим летом с семьей ездили в Анапу. А так с удовольствием объехали практически весь Кавказ. В том числе, были в Чечне — очень красивая самобытная республика, со своими традициями. Вообще, в этих поездках я понял, что, живя в России, нельзя отказывать себе в удовольствии изучать другие регионы. Мне кажется, что прожить всю жизнь в одном месте — это большая потеря.

— И последнее. Если это интервью увидит старшеклассник, который не может определиться с выбором своей будущей профессии, как бы вы его мотивировали выбрать именно ваше направление?

— Людям, которые сейчас готовятся сделать свой выбор, я бы советовал не загружать свою голову мыслью «хочу ли я заниматься наукой или нет». Вообще, сама по себе эта фраза (но это мое личное мнение) уводит нас немного в сторону. Потому что создается впечатление, что наука — это процесс. На самом деле наука — это всегда результат. И хороший ученый — это тот, кто достигает результата при всех возникающих перед ним сложностях. Просто дистанция разная. Как я говорил, в фундаментальной науке это марафон, а в прикладной — от спринта до полумарафона.

Поэтому тем, кто еще выбирает свое направление и наткнется на это интервью, я посоветовал бы задуматься над другим вопросом — «А какой результат я хотел бы пощупать руками?». Если вам нравится, как выглядит жидкий металл — идите в материаловедение. Хотите спасать человеческие жизни? Есть медицина во всех ее разновидностях, в том числе, например, радиофармацевтика. И когда вам удастся ответить на вопрос, а что из этого вас привлекает, какой результат вы хотите получить — неважно, через два-три года или через десять лет — тогда и станет понятно, стоит ли вам идти в науку и если да — в чем именно ваше будущее призвание.