Дмитрий Будушин, ГК «Росатом»: «Горжусь тем, что занимаюсь наукой»

Младший научный сотрудник Химико-технологического кластера — о том, как углеродное волокно может изменить космические технологии, как сделать за 3,5 года то, что Япония пыталась сделать 40 лет и модно ли быть ученым среди молодежи.

— Расскажите, как и почему вы оказались в науке?

— В пятом классе мне купили планшет, и я увлекся просмотром роликов с физико-химическими опытами. Затем родители подарили набор «Юный химик». Кроме того, у меня был хороший репетитор по химии. В совокупности это произвело на меня сильное впечатление — значительно большее, чем гуманитарные дисциплины, — и в итоге я решил поступать в МИРЭА (МИТХТ). На четвертом курсе я осознал, что хочу связать свою профессиональную деятельность с наукой.

— Были ли у вас какие-то альтернативы?

— Пожалуй, только медицина. Однако, если честно, биология была для меня менее интересна, мне хотелось заниматься более прикладными направлениями. Поэтому я сконцентрировался на углубленном изучении химии. При этом у меня были успехи и в гуманитарных предметах, в частности, русском языке. Но интерес к науке и представление о ее перспективности определили материаловедение в качестве моей профессиональной сферы интереса.

— Вы упомянули, что решили пойти в науку на четвертом курсе. Кто или что повлияло на ваш выбор?

— Знакомство со старшими коллегами на кафедре. Именно они предложили мне начать работу в научно-исследовательском институте, отметив, что там требуются молодые кадры. Я согласился, поскольку мне были необходимы опыт и знания. После месяца стажировки меня приняли на должность.

— А чем конкретно вы сейчас занимаетесь в НИИ?

— Мы с коллегами занимаемся разработкой прекурсоров, то есть веществ-предшественников, для углеродного волокна на основе мезофазного пека. Это уникальный материал, характеризующийся исключительно высокой теплопроводностью и низким коэффициентом линейного термического расширения. Это означает минимальную деформацию при экстремальных перепадах температур. Проще говоря, при нагревании материал незначительно расширяется, а при охлаждении — незначительно сжимается.

По своим свойствам такое волокно максимально приближено к графиту. Поэтому оно высоко востребовано в космической отрасли — для создания солнечных парусов, спутниковых антенн и рефлекторов, корпусов орбитальных станций и спутников, а в перспективе — деталей космических кораблей. Панели из этого волокна эффективно отводят тепло, что может быть использовано, например, для охлаждения двигателей.

При этом в России аналогов данному материалу нет. Единственный производитель волокна со схожими свойствами — Япония. Однако на его разработку у японских специалистов ушло около 40 лет. Нашим ученым удалось достичь сопоставимого результата за 3,5 года.

— И как вам удалось добиться этого за столь короткий срок?

— Нам достаточно быстро удалось определить верное направление работ и найти необходимые технологические решения. Разумеется, речь пока не идет о промышленных масштабах, но опытные образцы уже получены. В настоящее время мы отрабатываем различные варианты синтеза материала из разного сырья и в различных условиях.

— Насколько, как вам кажется, сейчас модно быть ученым?

— Лично я горжусь своей работой в науке. Оценить, насколько это «модно», сложно. Однако мне кажется, что тренд на выбор таких профессий набирает обороты. Бытует мнение, что занятие наукой не относится к высокооплачиваемым сферам деятельности. Но на деле вопрос в том, чем именно ты занимаешься и готов ли работать на перспективу. Если говорить о финансовой стороне, то сегодня в науке можно иметь достойный доход.

Но помимо этого существует гораздо более важный фактор. Это работа, которая одновременно интересна и значима. Многим людям хочется оставить после себя что-то ценное. Наука предоставляет такую возможность. Это не рядовое производство, где уже существуют готовые технологии и сырье, и ты просто выпускаешь продукцию по установленным стандартам. Здесь от тебя напрямую зависит, какими будут эти стандарты. Что ты получишь в ходе разработок, как оформишь патент и какие статьи опубликуешь. Приятно осознавать, что твоя работа имеет значение.

— Но друзья и близкие не спрашивают у вас, почему вы предпочли науку другим (возможно, более денежным) профессиям?

— Подобные вопросы обычно исходят от представителей высокооплачиваемых профессий, которые решают иные задачи и имеют возможность более стремительного карьерного роста. Например, специалисты в IT-отрасли. Они интересуются, зачем я пошел в магистратуру. Для меня же это был вполне сознательный выбор: обучение в магистратуре позволило мне сразу занять позицию младшего научного сотрудника — возможность, которая в иных обстоятельствах была бы маловероятна. На вопрос о том, почему я не выбрал направление с более быстрым карьерным ростом и высоким заработком, я отвечаю, что моя работа — это инвестиция в перспективу, и при должной настойчивости она принесет весомые результаты как в профессиональном развитии, так и в материальном выражении.

— Если бы у вас какой-нибудь старшеклассник спросил, зачем ему идти в ваше направление, что бы вы ему ответили? Как мотивировали бы его выбрать материаловедение?

— Сложно мотивировать человека, если у него изначально нет интереса к конкретному направлению. Но если он, например, увлечен химией и рассматривает мое поле деятельности, я бы сказал следующее: каждый успешный научный проект повышает твою ценность как специалиста и, как следствие, твою конкурентоспособность на рынке труда. Даже если в дальнейшем ты решишь сменить сферу деятельности, научный бэкграунд сделает тебя более востребованным специалистом на любом производстве по сравнению, условно говоря, с профессионалом узкого профиля.

— А как же аргумент про вклад в будущее и «оставить что-то после себя»?

— Дело в том, что это важно не для всех, поэтому я не стал бы использовать это в качестве основного аргумента. Если для человека это приоритет, тогда, безусловно. Мне лично также очень ценно ощущение причастности к чему-то значительному. Начиная от соавторства в научных статьях и заканчивая тем, что наш проект в перспективе может стать частью спутника или космического корабля. Вероятно, в будущем, если я получу ученую степень — кандидата или доктора наук, — мне бы хотелось также обобщить накопленные знания в виде публикации, которую можно передать следующим поколениям исследователей.

— Если брать ваш усредненный рабочий день, как он выглядит?

— Это зависит от поставленных руководителем задач. Допустим, сегодня необходимо синтезировать прекурсоры. Мы собираем реактор, подготавливаем его к работе, запускаем процесс и контролируем его ход. Если синтез занимает целый день и есть периоды, не требующие постоянного контроля, мы переключаемся на другие задачи. Например, работаем на линии протяжки углеродного волокна. Параллельно могут стоять иные задачи, такие как поиск информации, которая может понадобиться для текущих процессов.

— Какая ваша самая нелюбимая часть работы?

— Если честно, это чистка реактора.

— Как вы проводите время вне работы?

— Я не большой знаток автомобильной техники, но при этом мне нравится посещать автомобильные фестивали. Из более обыденного — хожу в кино или театр. Летом играю с друзьями в настольный теннис. Также люблю изучать материалы по своей и смежным тематикам, особенно по астрофизике. Все, что связано с космосом, я с интересом читаю и смотрю.

— Насколько вы и ваши коллеги боятся, что НИИ заменит ИИ?

— Мы считаем, что этого не произойдет. Как бы ни был развит искусственный интеллект, в настоящее время он не развивается самостоятельно — он обучается на основе уже существующих знаний. Он не способен заменить человека в практической работе. Главное наше преимущество, которого лишен ИИ, — это креативность и способность к воображению. Человек может пробовать все возможные и даже кажущиеся невозможными пути. У искусственного интеллекта креативности нет, поэтому полноценная замена человека ему неподвластна.

При этом ИИ уже сейчас способен автоматизировать отдельные процессы. Вероятно, в скором времени мы перестанем тратить время, например, на подбор определенных параметров, и искусственный интеллект будет делать это за нас. Мы будем осуществлять косвенный контроль, а высвободившееся время сможем посвятить решению других задач. Это вполне реалистичный и полезный сценарий, в отличие от гипотетической полной замены человека искусственным интеллектом.